На организованном нашим университетом концерте по случаю празднования One World Week, мне бросилась в глаза разность мировых культур, которую можно было наглядно оценить по музыкальным выступлениям студентов из разных стран – жаркий госпел африканцев, замысловатые переборы китайской цитры, заводной ритм бразильских перкуссий, меланхолия английского хора, простая но изящная японская мелодия для фортепиано, надрывная лирика Карузо в исполнении итальянки, и энергичные, но вместе с тем, драматичные звуки казахской домбры, повествующей о всех тяготах степной жизни языком всего двух струн. Живя в сегодняшнем глобальном мире, мы привыкли воспринимать как должное эти культурные различия, но откуда они все-таки берут свое начало?
Лев Гумилев считал, что культуры и стереотипы поведения разных народов, а соответственно и их разнообразие, определяются вмещающим ландшафтом. С этим трудно поспорить, сравнивая, например, жизнерадостных бразильцев, окруженных буйными джунглями с пестрыми какаду, и отрешенных тибетцев, таких же недоступных в своем мышлении, как и приютившие их высокие горы. Даже народности, казалось бы, однообразной Европы отличаются между собой – достаточно взглянуть на чопорных, бледных от пасмурной погоды и унылых равнин англичан, и на оживленных французов с итальянцами, которым куда больше повезло с солнцем, теплыми морями и живописными горными долинами.
Соглашаясь с этим удивительно проницательным ученым, сумевшим объединить такие разные дисциплины как история, география, метеорология, экология и даже физика, в одну стройную теорию этногенеза, я позволю себе развить эту аналогию дальше, и распространить ее на растительный мир. Мысли эти возникли как результат моих наблюдений в странах, где мне уже удалось побывать.
Какие же ассоциации стран и деревьев приходят первыми на ум? Наверное, широко известная всему миру японская вишня – сакура. Ее разновидностей насчитывается на японских островах свыше трехсот, а сезон весеннего цветения, длящийся обычно одну неделю с марта по апрель, собирает в специальных парках толпы жителей и туристов. Мелкие соцветия сакуры с их нежной, но строгой простотой без излишеств, отлично отражают характер добросовестных, порой наивных японцев, исповедующих минимализм во всем. В розовой палитре и в форме этих цветков нет агрессивных цветов и резких линий, как нет их и в японском искусстве, нашедшем свое современное воплощение в дизайне изящных устройств и автомобилей. Наконец, короткая жизнь ее лепестков, усыпающих землю восхитительным ковром, поэтически созвучна принятию японцами смерти как благородного конца, как неизбежной основы новой жизни.
Примечательна также Бразилия, название которой, между прочим, происходит от наименования ценного красного дерева – pau brasil, открытого первыми колонизаторами в этой стране. Страна эта вообще изобилует лесами, и если многие другие страны борются за их сохранение, то Бразилия вынуждена бороться с наступлением джунглей на города. В Рио меня поразило то, что гора Корковадо, на которой стоит известная статуя Христа, окружена настоящими непроходимым Тижукским лесом, в некоторые районы которого даже местные жители не решаются заходить – столько там дикой живности, не всегда дружелюбной.
(«цивилизованная» часть тижукского леса).
Растительность там буйная, яркая и пестрая, как и сами бразильцы. Множество растений и их плодов приспособлено этим певучим народом под музыкальные инструменты – полая шарообразная cabaca, применяемая почти во всех видах перкуссий, плотные палочки clave, reco-reco из тростника с насечками, agogo из скорлупы чего-то, похожего на кокос, или pau de chuva – наполненная зернами трость, поразительно имитирующая шум дождя.
Есть там также одно особое дерево из множества отдельных лианоподобных стволов, почитаемое как священное. По преданию, корни его пронизывают насквозь всю землю и связывают эту землю с матерью Африкой, откуда прибыли в свое время темнокожие рабы, ставшие впоследствии населением этой колоритной страны, наряду с коренными краснокожими индейцами и белыми португальскими колонизаторами. Что же до самой Африки, то, наверное, неспроста в стране, где растут самые высокие деревья в мире – секвойи и баобабы, живут и самые высокие люди.
В тропических странах юго-восточной Азии круглый год сырое и душное лето. Всяческим пальмам там раздолье – их там даже больше, чем в Бразилии. Причем и внешним видом они заметно отличаются – они как-то проще, спокойнее бразильских 
(рисовые платации о.Бали).
Туристический символ Малайзии – яркая орхидея, неплохо характеризует эту красочную и динамичную в экономическом отношении нацию. А в Сингапуре огромный театр построен в форме излюбленного национального фрукта – дуриана, вкусовые качества которого я, признаюсь, оценил только после нескольких безуспешных попыток.
(тропические леса Малайзии).
А вот в Китае мне не удалось приметить какое-либо характерное дерево, хотя я уверен, что в отдаленных регионах его их можно было бы отыскать множество. Но в пекинском парке Ихьюань мне довелось наблюдать картину заволокшей огромное озеро кувшинки-сорняка, с которой власти города безуспешно борются из года в год. 
(злосчастная кувшинка).
Она быстро размножается и покрывает плотным покровом водную гладь, преграждая доступ солнечному свету и не давая развиваться важным для рыб водорослям, а птицам – промышлять на водоемах. Таким же свойством – необычайно быстро расти и множиться на одной лишь воде, обладает и легендарный китайский бамбук, на молодые ростки которого когда-то сажали осужденных в качестве мучительной казни. Такое сравнение может показаться неполиткорректным, но мне это показалось весьма символичным для славящейся своими способностями к экспансии китайской нации.
Белая береза традиционно ассоциируется с Россией, в обширных смешанных лесах которой она представлена в изобилии. Легкая и игривая, «танцующая» как ее часто называют, она прекрасно отражает веселый, оптимистичный характер славян, а лесенка из черных полосок как бы невзначай указывает на исторически предопределенную азиатскую составляющую русской земли.
(береза в горах Алма-Аты).
Береза славится своими весенними соками, хорошо символизирующими плодородие русской земли, и соответственно, пышущее румянцем здоровье и трудолюбие исконных ее жителей. Отельного внимания заслуживают горцы и сибиряки – богатырского здоровья долгожители, проживающие в окружении таких же многолетних и крепких кедров, елей и сосен, в корнях которых ученые недавно обнаружили генетические предпосылки бессмертия.
Будет уместным сказать и об Англии, в которой я сейчас нахожусь на обучении. В качестве волонтера, один раз в неделю я бываю в Тосильском лесу при университете, и успел неплохо изучить местную растительность
(типичный английский пролесок).
Деревья эти – по большей части раскидистые дубы и утонченные клены, создают впечатление вековой давности. И действительно, многие из них настолько быстро ветшают от сырого климата, что даже при малейшем ветре, норовят упасть с глухим треском. Падая, они рассыпаются в бесформенную труху, обернутую в сохранившую плотность кору. Немного резкий, но все-таки подходящий образ для отражения зрелости этой нации, переживающей, по моему мнению, эпоху заката. Да, пестрящий всеми цветами кожи Лондон представляет собой коктейль из молодых и динамичных приезжих кровей, но именно по этой причине Англия уже никогда не будет той самобытной франко-саксонской нацией, коей она зарождалась.
Деревья же помоложе – стройны и ухожены, но и их душит вьющийся до самых макушек плющ с плотными, глянцевыми, будто от воска, листьями. Я бы сравнил его с очень уж дотошной законодательной системой этой страны, не дающей человеку сделать лишнего шага без риска нарушить чьи-нибудь права. Так, мне запретили съезжать и заезжать по лестницам на велосипеде, так как это потенциально может привести к травмам, а за несанкционированную попытку разжечь на отдаленной поляне костер и испечь картошку, я чуть было не отделался штрафом. Вместе с тем, их стремление защитить любые права любой ценой порой принимает нелепые формы, как в случае с уткой, умудрившейся одной холодной зимней ночью вмерзнуть в лед на середине нашего университетского пруда. Закончилось это самой настоящей спасательной операцией из восьми человек, приехавших на двух пожарных машинах с сиренами. С одной стороны, гуманно, а с другой – эти же усилия могли бы быть направлены на защиту действительно нуждающихся в помощи людей и даже исчезающих животных стран третьего мира. Как бы ни было, думаю, только английская утка могла оказаться в таком вот необычном для всех прочих нормальных уток положении.
Наконец, несколько подробней хотелось бы сказать о нас, сынах земли казахской. В нашей стране представлены все континентальные ландшафты – тянущиеся из российской глубинки лесостепи на севере, окаймленная суровыми пустынями и воспетая веками степь Бетпакдала, обширные горные пояса Заилийского Алатау с альпийскими лугами и вечными (хочется в это верить) ледниками 
(ледники на границе с Кыргызстаном).
Поэтому некоторые краеведы, в частности глубоко уважаемые мною В.Сараев и Г.Паршин из п.Фабричный, предполагают, что кочевое хозяйство было свойственно только степным племенам, в то время как население зеленых предгорий осуществляло практически оседлое ирригационное земледелие.
Это не могло не отразиться на характере наших предков, отголоски чего можно видеть и по сей день в разности манер южан и северян 
(летнее пастбище - джайляу).
Вместе с тем, несмотря на неизбежно коснувшиеся нас глобальные мировые веяния, не всегда идущие во благо, исконная культура у казахов все-таки общая. Она основана на преемственности поколений, воспевании героизма, культе домашнего очага, уважении к опыту старших, взаимовыручке и гостеприимстве. У кочевых народов такие качества выработались от непростой жизни, полной тревог и лишений. Постоянные набеги врагов при большой территории и малой плотности населения, угроза голода, суровый климат – все это наложило печать на мировоззрение предков, на его фольклор и традиции 
(казахстанский мелкосопочник).
На ум невольно приходит сравнение с известным эндемиком флоры Казахстана – саксаулом. Это небольшое дерево с серой корой и без листьев, нельзя назвать особо красивым. Но оно удивительно приспособлено к жизни в степи, с ее летними засухами и зимними буранами. Корни его уходят глубоко до грунтовых вод и укрепляют песчаные массы, сдерживая тем самым натиск пустыни. Но особо поражает запасенный в его плотной древесине жар, с удельной теплотой и ароматом которого не сравнится никакой другой природный энергоноситель, и который, к сожалению, ставит этот ценный на рынке вид на грань вымирания. А перекати поле, влекомое ветрами на сотни километров? Чем не символ кочевого духа, заставлявшего целые народы скитаться в поисках благодатной почвы для скота и отрады для глаз? 
(отары овец в степи)
Наши предки говорили – лишь в единстве сила, и это безобидное на первый взгляд растение однажды преподало мне хороший соответствующий урок. Ехали мы в тот день с друзьями по илийской степи на своих верных внедорожных мотоциклах, как неожиданно нам открылась ложбина, усыпанная этим шаровидным кустарником – так он находит себе пристанище от ветра. Естественно, захотелось взрыхлить это пушистое море могучими колесами, но стоило мне проехать каких-то несколько метров, как я буквально нырнул с головой в мягкую бездонную пропасть, да так, что не сразу сообразил, где верх и где низ. Смеясь и чертыхаясь, я с трудом разгреб слой колючей ваты над собой высотой в человеческий рост, но мне стало не до смеха, когда я понял что масса эта очень сухая, а мотоцикл мой все еще исправно урчит горячей выхлопной трубой, от которой мои приятели умудрялись даже как-то прикуривать сигареты. Положение усугублялось тем, что кустарник этот покрыт мельчайшей, как стекловата, пыльцой, которая забивается под одежду и в горло, вызывая мучительный кашель. Не без помощи друзей, мне удалось отыскать и вытащить заглохший на мое счастье мотоцикл, иначе гореть бы нам с ним синим пламенем в этой пороховой яме.
С тех самых пор я с почтением отношусь к этому скитальцу степей, и лишний раз стараюсь объезжать каждый его кустик. Зато весною наши степи и горы взрываются буйством красок и ароматов – то расцветают навстречу солнцу наши полевые маки, ромашки, ирисы, шафраны, шалфей, дикие тюльпаны (когда-то окультуренные голландцами) и просто дивно пахнущие яблони 
(цветение яблони).
В такие дни начинаешь осознавать радости континентального климата, ведь если бы не было ярко выраженных времен года, то не было бы и этих радующих душу контрастов – морозного зимнего солнца, весенней капели, теплых летних ночей, и щедрой на дары осени.
Эти слова о родной земле, облеченные мной в некоторую поэтическую форму, как нельзя лучше завершат мою мысль:
Когда степь, пробудившись от сна
Раскидает качели в аулах
И в полях уж зардеет весна –
Зацветают кусты саксаула
Пусть невзрачны цветки и малы
И как липа пусть медом не пахнут
Пусть редки и нестройны стволы
Корни их никогда не зачахнут
Топора беспощадная плаха
Вой неистовых зимних ветров –
Древо это не ведает страха
Хоть тернист его путь и суров
Не сломить его гибкие кроны
Не сгубить и в горячей золе
Когда ветви терзают вороны
Он лишь стелется ближе к земле
Как бы ни был измят он судьбою
Как бы рок его стебли не гнул
Вновь и вновь, год за годом, весною
Зацветает в степи саксаул
Warwick University, UK, 2010
2024 © «Тропиканка». Все права защищены.
При копировании материалов гиперссылка на tropikanka74.ru обязательна. * 
* XML, HTML